Глава 8

Нефель держала маленькую металлическую коробочку в руках. В её голове крутились сотни мыслей, сердце билось часто. Она стояла на пороге черной двери большего трёхэтажного особняка, одетая всё так же в серую рясу, с капюшоном на голове. Несколько дней назад, когда она встретилась с Верховным отцом, перед тем как она покинула недостроенный собор, он всё ещё держа её за руку, приблизившись к девушке лицом к лицу, просил её принести ему любые известия, которые она только получит, лично.
На улице было темно, но здесь в отичие от Ясеневой улицы, фонари всегда горели ярко и зажигались, как только начинало темнеть. Дверь приоткрылась и из дома донеслась бальная музыка. Квадрат яркого газового света упал на лицо Нефель, обрамлённое капюшоном. В двери показалось лицо того самого юноши, что встретил её на всходе в собор. Он кивнул и пропустил её внутрь. Нефель прошла по длинному коридору. На стенах висели газовые лампы и дорогие картины. Она проследовала за молодым человеком вглубь дома. В арке, что вела в большую приёмную комнату, гости шумно разговаривали и смеялись. Сегодня была вторая пятница перед Пепельным днём, Хораций устроил бал маскарад в честь этого. Здесь была вся элита Трёх городов. В коридоре стоял Хораций с каким то человеком. Несмотря на то, что лица их были закрыты дорогими масками, она узнала Святого отца. На том была пурпурная маска, отделанная золотом, что была подобрана под его не менее богатый наряд, длинная бархатная мантия с позолоченной оборкой. Он разговаривал и чем то с высоким человеком, одетым во всё чёрное. Его маска, как и та, что была на лице у Хорация, прикрывала половину лица. Но они разительно отличались. Чёрная маска была проста и в то же время изящна, подобранная в тон всему остальному костюму. Слуга прошёл мимо и учтиво поклонился. В этой части дома, что предназначалась в главной мере прислуге, так как коридор, в который они свернули, соединял кухню и служебну лестницу на второй этаж, в крыло дома, где жила прислуга. Но всё же они наткнулись на самого хозяина, очевидно в компании, за обсждением чего то, что не должно было касаться чужих ушей. Почему-то чутьё подсказывало Нефель, что это каким-то образом связано с тем заданием, что ей было дано, так как когда она проходила мимо, опустя, как обычно, голову в послушании и спрятав руки в рукава, стараясь не смотреть ни на Хорация, ни на его гостя, то краем глаза она заметила взгляд в разрезах чёрный маски. Их и так тихий разговор прервался и она чувствовала тяжелое бремя этих глаз на себе, пока она наконец не зашла за угол и не исчезла из их виду.
Слуга провёл Нефель на второй и ещё раз по длинному коридору. Через несколько мгновений она оказалась в богато уставленном кабинете. Молодой человек, что её сопровождал, удалился и предоставил её самой себе на несколько минут, пока придёт хозяин дома. Девушка оглянулась на убранство комнаты.
Здесь всё было совершенно не таким, как в Монастыре. Стены покрывали обои темно-синего цвета из дорогого материала, по которым мудрёными узорами расползались тонкие линии орнамента. В противоположной стороне от теперь закрытой на ключ двери, слуга выходя запер девушку в небольшом помещении, глупость, но даже монашкам доверяй, но проверяй, стоял тяжелый деревянный стол. На нём лежали стопки книг и бумаг. Нефель прошла в глубь комнаты, рассматривая картину, что висела на стене за столом. Она закрывала большую часть стены. В толстой позолоченной раме горел Средний город. Художник, что нарисовал картину, вероятно пережил ту ночь. Воображение, будь оно здравое или нет, не могло посвятит своего обладателя в столь мелкие детали. Люди, горящие, разбегались во все стороны от пылающих домов. Нефель было лет пять или шесть, она точно не знала, сколько ей от роду, но она не помнила ничего о пожаре. Только по рассказам Сестры Аурелии она знала, что её нашли после Красной ночи. Теперь Нефель понимала, почему ночь прозвали красной. Над тонувшими в огне домами небо пылало красным заревом, словно раскалённое железо пролилось на городские улицы.

В то время, пока её глаза были заняты рассматриванием каждой детали на полотне, её руки, всё так же привычно спрятанные в рукава, теребили то, что она принесла с собой, в надежде, что оно послужит хоть какой-то пользой. Это было то, что она нашла в коробочке, оставленной Безликим на камине. В девушке боролись чувства, она не знала, следует ли отдавать коробочку Хорацию. Но если она её оставит при себе, даже если её никто не найдёт, это будит воровство. Но человек без лица знал кто она и сказал, что то, что находится внутри коробочки принадлежало ей. Откуда он вообще мог про неё знать? Любопытство зяло верх. Девушка достала коробочку из кармана в рукаве и осторожно осмотрела. Нажав на небольшую выемку, крышка щёлкнула и отошла. В тонком проёме засиял неяркий оранжевый свет. Стой она лицом к газовым лампам, она бы и не заметила странного свячения, но она стояла лицом к страшной картине, а на той стене больше ничего не висело. Девушка осторожно приоткрыла крышечку двумя пальцами и поднесла содержание коробочки ближе к глазам. Там лежал каменл, который и издавал свечения. Если сложить две маленькие гексагональные пирамидки основаниями вместе, то получилась бы форма странного камня. Нефель взяла его в руку, он был чуть больше ногтя на указательном пальце и, что странно для камня, излучал не только свет, но и тепло. Девушка покрутила его перед глазами. Казалось, что внутри он был совсем не твёрдый. Внутри он двигался, менялся, словно лава медленно бурлила в нём. И тут до неё дошло. Где-то она видела похожую форму. Это не заставило долго ждать. Она вытащила из кармана часы, те, что ей отдала сестра Аурелия. Под стеком, под стрелками, была форма, что по размерам подходила под странный камень. Нефель открыла заднюю стенку часов и примерила камень. И вправду тот подошёл. Теперь часы светились янтарным светом изнутри. Её пальцы нащупали заводной механизм и она прокрутила вперёд три раза до упора. Изнутри послышалось тиканье часового механизма и секундная стрелка сдвинулась с места. Она обогнула круг, за тем она начала вращаться всё быстрее. За дверью раздались шаги, приглушённые ковровой дорожкой. Девушка посмотрела на дверь, что начала отворяться. В проёме показалась фигура Хорация, но на самом проходе он застыл. Воздух вокруг словно становился тяжелее. Нефель слышала собственные вдохи так отчётливо, словно те отдавались глубоким эхом на дне глубокого колодца. Она так же слышала биение собственного сердца, что как и дыхание становилось всё медленнее и медленнее. Её тело казалось сделанным из густой ваты, все движения заторможенными, словно её сознание работало намного быстрее её мышц. Только тогда она заметила, что часы, что она до сих пор держала в руках, стали излучать ярких оранжевый свет, а стрелки их вращались с такой скоростью, что кроме как тёмного смазанного пятна от их следа не было видно. Вся комната погрузилась в яркий свет и Нефель закрыла глаза, сжавшись калачиком на корточках. Она прижала руки к груди и зажмурила глаза. И вдруг всё закончилось. Яркий свет внезапно погас и комната погрузилась в темноту.

Глава 7

На юге Среднего города расстилались километры стеклянных теплиц. Если Часовая башня была мозговым центром города, то здесь билось его продовольственное сердце. Без этих теплиц Три города не прожили бы и года. Здесь, под высокими стеклянными потолками, раскидывались джунгли растительности. По металлическому скелету громадной постройки на ровном расстоянии друг от друга были расположены вентиляционные установки, что отчищали воздух внутри самой теплицы. Как бы иронично это не было, но сами машины работали на угольном топливе, и в одно отверстие выдыхали чистый воздух, а в другое плевались чёрным дымом. Теплицы были построены в несколько этажей. Круглые платформы с грядками располагались одна над другой так, что бы как можно больше света попадало на большее количество растений.
Нефель шла по первому этажу. Вокруг неё всё зеленело, несмотря на осеннее время снаружи. Здесь всегда царила жара. Справа и слева от неё возвышались толстые металлические столбы, на которых были закреплены грядки со всевозможными растительными культурами, что тянулись вверх своими зелёными листьями. Девушка вдохнула воздух. Он как будто имел привкус. Внутри теплиц царила тишина. Вокруг, между деревьев и кустов, что занимали всё свободное место кроме самих дорожек, тихо занимались своими делами другие монахини в серых рясах. Недалеко от уха Нефель пролетела пчела, громко жужжа. Как странно, что эти маленькие  создания пережили Катаклизм. Но теперь их можно было встретить лишь в теплицах. Кроме монахинь и монахов, что в свою очередь были разделены по разным сторонам теплицы, здесь так же работали простые люди. Их можно было отличить по цвету одежды. Им разрешалось носить чистую одежду любого цвета и не покрывать голову. Но строго настрого было запрещено общение. Здесь было место для труда, а не двор где точить лясы.
Нефель сняла капюшон с головы, так как в шерстяной расе было слишком жарко, и направилась к яблоневым садам. Там она сможет найти Сестру Аврелию. Нефель как всегда, когда искала немного приятной компании, зашла с северного входа, и уже через десяток минут очутилась в саду. Здесь яблони были высажены аккуратными рядами, а над ними на стальных канатах нависали круглые платформы с какими-то небольшими отростками. Нефель никогда не занималась земледелием и не умела различать корневые плоды по их листья, тем более те, что висели высоко над её головой. На её лице появилась лёгкая улыбка, как только она увидела знакомую фигуру в такой же серой рясе, как и та, в которую она была одета сама. Та отличалась тем, что была из более лёгкого материала, и рукава её хозяйки были завёрнуты. Женщина стояла боком к Нефель, вытянув руки высоко над головой, стоя на самых цыпочках, она пыталась дотянутся до непослушной ветки. Она охнула, когда её пальцы почти до неё дотянулись и всё же выпустили. Нефель была немного выше ростом и дотянулась до ветки с первой попытки. Женщина увидела знакомую руку и повернулась её пбладательнице лицом. Её напряжённые губы от попытки поимки ветки разгладились в нежной улыбке и серые глаза просияли нежностью.
- Нефель, - голос эенщины был мягок. Она протянула худую руку, кожа которой загрубела от каждодневной тяжелой работы, и дотронулась до щеки девушки. Та улыбнулась в ответ и жестом поприветствовала её. Здесь, в перерывах, разрешалось обменяться несколькими словами. Аурелия взяла девушку под руку и провела по тропинке к другому дерево, под которым были сложены плетёные корзины, полные зелёных яблок. Там так же стояла маленькая деревянная скамья без спинки. Женщина тяжело присела на неё. Нефель села напротив, скрестив ноги и облокотившись спиной на дерево. Она выбрала одно из яблок из корзинки и откусила. Аурелия была обращённой, не монашкой с рождения. Она, как и некоторые другии, пришла жить в Монастырь по собственному желанию. Это было всё, что Нефель о ней знала, по крайней мере то, что касалось её жизни до монастырских стен. Аурелия смотрела на девушку, как та сидела и жевала яблоко. Для неё она всегда останеться той маленькой девочкой, что много лет назад вошла в её жизнь.
- Да будит долгим время отмеренное тебе, дитя. - она сказала, всё так же не отрывая взгляда от девушки, сидевшей перед ней.
- Я рада, что ты навестила меня, - она улыбнулась, - но что беспокоит тебя?
Нефель не переставала удивляться, откуда эта, ещё не пожилая женщина, всегда могла разгадать, что у неё на уме. Она перестала жевать яблоко и, быстро дожевав, проглотила кусок, что был во рту. Её рот вязало, яблоки были с кислинкой, но именно такие она всегда любила. Она посмотрела на женщину. На её когда-то красивом лице, которое теперь покрывала тонкая паутина морщинок, было выражено волнение. Нефель ещё раз быстро обдумала. Решение пришло сразу, она должна знать. Детям, воспитанным при Монастыре, никто никогда не рассказывал, откуда они родом. Это не было запрещено уставом, да и многие из них в первое время ещё помнили своих родителей. Но со временем эти воспоминания стирались и оставались лишь серые, холодные стены Монастыря. Но у Нефель не было воспоминаний. После встречи с Безликим, в ней проснулся один вопрос, что не давал ей покоя. Всю ночь она пролежала без сна, пытаясь вспомнить хоть самую крохотную деталь своего детства. Но воспоминания отсутствовали. Всё что у неё было, это жизнь в Монастыре. Девушка посмотрела в глаза, что с сочувствием искали способа разреить те вопросы, что мучяли её. Наконец она собралась и жестами, принятыми монашеским орденом в замен разговорам, показала на себя, затем сделала вопросительный жест в воздухе. По лицу женщины скользнуло еле выраженное удивление. На тонких губах ввё так же была видна лёгкая улыбка, но глаза выдавали озабоченность. Она посмотрела на девушку и тихо произнесла:
- Значит тот момент настал.
Она посмотрела пристально в глаза Нефель, которая с нетерпением внимала ея словам.
- Я была совсем молода, когда великие Боги, да прибудут они с нами в вечности, - она перекрестилась и поцеловала деревянный крест, что висел повех одежны, - даровали тебя нашему священному ордену. Я только пришла в Монастырь. - женщина тяжело вздохнула и в её глазах выразилась глубокая печаль. Сколько Нефель себя помнила, монахиня всегда казалась немного грустной, но сейчас в её глазах читалась подлинная скорбь. Женщина на мгновение отвела глаза от девушки и она достала из-за воротника рясы небольшой медальон на тонкой золотой цепочке, и бережно сжала его в ладони.
- Я попала в монастырь незадолго до Красной ночи. Тебя же приняли после неё. Когда-то я была дочерью одного богатого торговца и жила в Торговом районе Среднего города. Я была молодой и безшабашной и Боги наказали меня, за все мои споступки, отняв у меня самое дорогое, что у меня было.
Она открыла овальный кулон, украшенный розой, что висел на цепочке, и показала его Нефель. Девушка наклонилась ближе и увидела в нём рисунок, на котором была изображено маленькое личико, обрамлённое кудряшками, заколотыми бантиками. Девочке, что улыбалась ей, было не больше пяти. Ямки на пухленьких щёчках, курносый носик. Аурелия повернула медальон к себе, посмотрела на него с огромной любовью. Её указательный палец скользнул по маленькому личику, и она защёлкнула медальон, спрятав его снова под рясой.
- Но я нашла в себе веру, что позволила мне жить дальше. И после той страшной ночи, я поняла, какое предназначение мне выбрали всемогущие Боги.
Женщина сновал улыбнулась Нефель своей полной грусти улыбой.
- В тот дог лето выдалось жарким. Две пожилые монахини не выдержали жары и скончались. Меня направили на рынок, тот где теперь воздвигают Собор света, раздавать их долю.
Нефель знала монастырский обычай. После того, как одна из сестёр покидала этот мир, её долю в еде отдавали неимущим ещё следующие три месяца. Таков был древний обычай.
- В тот год неимущих было больше, чем когда либо. Погорело столько домов. Я уже собиралась возвращаться в Монастырь, как прямо перед собой услышала крики и шум. Не знаю, что, если ен само провидение, толкнуло меня через толпу людей. Все что-то кричали. Пока я протискивалась с пустыми мешками от розданной еды, я поняла, что дело касается кражи. Передо мной стоял пекарь. Он крепко держал за руку маленького, грязного зверька, что пытался вывернуться. Он кричал, что то оно украло у него булки и грозился расправиться с воришкой, принятым способом.
Нефель знала, что это был за способ. Чтобы было не повадно, ворам отрубали руки. Жестокая практика, учитывая то, что многие голодали.
- Я не могла этого допустить. Особенно после того...
Женщина замолчала на секунду.
- Когда ты посмотрела на меня, то ты мне напомнила кое кого из моей прошлой жизни.
Она положила руку чуть ниже шеи, туда, где висел медальон.
 - Я предложила заплатить пекарю за краденное, с условием, что он отпустит тебя со мной. Как только его рука разжалась, что бы получить монеты, ты спряталась за мою рясу, обхватив меня обеими руками. Я знала, что не могу тебя оставить там. По началу ты была похожа на дикого, испуганного зверька. Что было после этого, ты знаешь. Боюсь, я не могу рассказать тебе ничего другого.
Она увидела разочарование в глазах девушки. Та всё ещё держала надкусанное яблоко и смотрела мимо старшей монахини, на полные корзины.
- Но есть ещё кое что.
Женщина откатала рукава и потянулась во внутренний карман, спрятанный в широком рукаве рясы. Она достала от туда кое что и протянула Нефель.
- Это нашли при тебе. Ты плакала и не хотела его никому отдавать. Но его у тебя всё же забрали.
Нефель знала, что устав Монастыря запрещал монахиням иметь личные владения, что бы то ни были. Но Аурелия, как обращённая, имела меньше прав, но больше вольностей. Она умудрилась оставить при себе медальон с изображением дочери, и то, что теперь протягивала Нефель.
- Я всегда их ношу с собой.
Она оглянулась вокруг, не подслушивал ли кто.
- На всякий случай.
Нефель приняла от неё что-то плоское и круглое на тонкой цепочке. Он раскрыла ладонь и быстро их рассмотрела. Это были часы, вероятно сломанные. Стрелки на них не двигались.


Глава 6

Мужчина в круглых, тёмных очках и цилиндре проследовал хромая на правую ногу прямо по улице в её ещё не освященную часть. Он шёл медленно, опираясь на трость. В окнах ещё горел свет, но в некоторых он уже был погашен. Мужчина дошол до самого конца улицы, где стоял старый высокий ясень. На нём не осталось ни одного листа. Его ветви, чёрные, заклёмлённые давним пожаром, вздымались к черному небу крибыми пальцами покойника. В конце улице, радом с мёртвым деревом стоял двухэтажный дом. Он наполовину выгорел, но всё ещё держался прямо, гордо меж остальных своих более везучих собратьев. Его пустые окна распахивали свои беззубые черныё рты. Некоторые были заколочены досками. С фасад дома, там где не он не обгорел, облупилась краска и обнажила каменную кладку. Был бы дом деревянным, не стоять ему после того ужасного пожара.
Мужчина открыл металлическую проржавевшую калитку. Та поддалась с протестующим скрипом. За много лет, кто то решил посягнуть её спокойствие. Он побрел по кирпичной дорожке. Кое где некоторые кирпичи вывалились или рассыпались под весом времени. Но его ноги словно знали и дорожку, что вела к дому, и четыре каменные ступеньки. Медленно он поднялся на порог и засунул руку, спрятанную в перчатку, в карман пальто. Через несколько мгновений он вытящил от туда ключ. Найти замок так же не составило для него труда. Механизм щелкнул и деврь подалась внутрь. За порогом, на который падала доля призрачного света от соседних домов, таилась темнота. Из за двери на мужчину хлынула волна древности. Обуглившийся изнутри дверь впервые а долгие годы пропустила свежий воздух в дом, который уже столько лет задыхался одними и теми же запахами прошедшего времени. Человек в цилиндре оставил трость у дверного косяка снаружи и перешагнул через порог, скрывшись в молчаливом одиночестве дома. Он осторожно сделал несколько шагов вправо, до стены. Его воспоминания не подвели его. Один, два, три, и вот она. Он чуть приподнял руку и дотронулся до шершавой стены. Обои, что когда то украшали стены небольшего коридора, вздулись и отошли, деревянная рейка, прикрепленная на уровне пояса, что пробегала экватором через всё помещение ещё слабо держалась на месте. Пол под его ногами издал полных жалобы всхлип, когда он сделал ещё несколько шагов и уткнулся в лестницу, что вела на второй этаж. Пожар занялся на первом этаже и лестницу удалось спасти. В большей степени пострадала прихожая и студия, но и коридор задело краем. Мужчина начал подниматься по старым ступеням. Ровно семнадцать, невысокие, покрытые темно-красным ковриком, с деревянными перилами, о которых теперь напоминали лишь тут и там торчащие деревяшки, что обломанными зубами стояли в ряд по краю лестницы. Он остановился на минуту, не дойдя до верха, перевести дыхания. В мертвой тишине дома были слышны его сиплые вдохи и выдохи. Казалось его горло было слишком узкое, даже что бы пропускать через себя тонкие стуйки воздуха. Он постоял так, всё так же операясь на стену. Его плечи тяжело вздымались и опускались. Его левая рука заскользнула во внутренний карман плаща и несколько мгновений что то там нащупывала. Удостоверившись, что то, что там должно было быть, всё ещё на месте, он продолжил свой тяжелый подьем. Наверху лестницы, по ковру, годами изъеденномму молью, он прошол по узкому коридору, пропуская первую и вторую дверь права. Наконец его рука нащупала круглую металлическую ручку в конце коридора. Он поервнул её, как это делал когда то, и после тихого щелчка дверь открылась. Мужчина в цилиндре оказался в широкой комнате. Когда то давно она служила кабинетом. Здесь всё ещё стоял крепкий дубовый стол, в углу, у камина, стоял большой горшок, что когда то давно служил домом для какого то домашнего растения. На камине стояли керамические статуэтки, покрытые толстым слоем пыли, как и всё прочее в доме. Картины, что висели на стенах, призрачными глазами взирали на непрошенного гостя. Напротив, у заколоченного досками окна, стояло большое кресло, обитое тёмно красным бархатом. Через щели между неуклюже заколоченными досками падал тусклый свет с улицы, что чудом пробивался через темноту из соседних домов. Мужчина подошёл к каменному камину и, сделав усилие, нагнулся. В его руке оказались спички и то, что он искал во внутреннем кормане до этого, на лестнице. В темноте было сложно разобрать, но в руках он держал небольшую книжечку в коженном переплёте. Он положил её на старые, покрытые пылью угли и почиркал спичкой. Дыхание его стало более учащенным, о чом свидетельствовали более глубокие сипы. Наконец, удостоверившись, что слабый огонёк занялся, он выпрямился со вздохом и его рука снова скользнула в карман. Искать долго не пришлось и он положил что то на камин, к миниятюрным лошадям и девушкам с летними зонтами, что навечно застыли в своих прогулках по верху камина. Он снял цилиндр и положил его на стол, на котором под слоем пыли лежали неряшливо раскиданные бумаги. На его голове тут и там торчали бесцветные клочки волос, что больше походили на паклю. Затем он хромая подошел в сторону окна и сел в кресло. Его руки в перчатках жадно, словно утопающий, что пытается зделась последний вдох, впились в резные бортики кресла.
“Я знаю, зачем ты здесь.”
Он заговорил с тишиной. Его голос звучал неестественно, так же сипло и поломано, как все остальные его движения.
“Мне некуда бежать. И незачем.” Он продолжал разговаривать, не ожидая ответа.
“Я ждал тебя. Как долго, как долго я ждал тебя, маленькая Агнес. Или же мне стоит теперь называть тебя твоим новым именем, Нефель?”
Из темноты дальнего угла комнаты перед ним появились очертания фигуры. Тонкая линия талии и округлые бедра облегала черная одежда. Она как тень вышла из своего укрытия, не призводя ни звука. Её светлые волосы торчали из под черной прилегающей шапочки. Правый глаз девушки закрывал монокль, что служил прибором для того, что бы видеть в темноте. Её рука держалась на поясе, на котором в тонкому черному ремню был прикреплён небольшей загнутый кинжал. Но она остановилась, давая ему возможность дововорить.
“Всё чего я прошу - время. Немного, всего до тех пор, что бы ты смогла дослушать то, что мне нужно тебе сказать.”
Он с тихим свистом набрал полные лёгкие воздуха и продолжил.
“Да, я знаю кто ты. И откуда ты родом. Твой отец был мне как брат. Но мы слишком поздно понимаем, что в этой жизни для нас самое ценное. Он был великим человеком и хорошим мужем. Твоя мать, о, как она любила его. Но я должен просить у тебя прощения за то, чего рпостить нельзя.”
Было трудно разобрать, но казалось он вслипывает, боретья с самим собой, что бы только продолжить говорить.
“Я знаю для чего ту здесь. Но я не боюсь, отнюдь. Мы мне сделаешь одолжение, избавишь от этого нескончаемого мучения. Я не боюсь умирать. Я не живу с той самой ночи. С той, с которой начался Великий пожар. Ты наверняка знаешь обо мне всё. Безликий. Теперь меня так называют.”
Он снял очки и повернулся к девушке лицом, словно зная, чувствуя, где она находиться. На улице прогремел гром и вскоре после засверкала молния. Через щели заколоченного окна на долю секунды молния просочилась в комнату и полосами упала на обезображенное лицо. Кожа на нём сморщилась и срозлась в один неразборчивый кусок смятой розовой ткани. Ни губ, ни глаз не осталось. Безликий чёрными, пустыми глазницами смотрел на девушку, что неподвижно стояла в темноте комнаты.
“Они спасли меня. Но не её. Месяцами, лежа в больничной койке, я проклинал себя за то, что меня спасли, а она осталась в том горящем аду. Я не хотел жить. Моё сердце разбилось на тысячи осколков в ту проклятую ночь. Мне сказали, что никто больше не выжил. И я сначала было в это поверил. Меня залатали и поставили на ноги.”
С его шее спал шарф и под ним теперь виднелись трубки, что вели вдоль горла.
Это они делали его голос ненатурально металлическим, а дыхание - сиплым.
“Все эти годы я казнил себя, не знал, как искупить то, что совершил. Но потом, по счастливой случайности, я встретил монахиню, то что меня выходила. И она рассказала мне о девочке, что подобрала на улице вскоре после Великого пожара. По всем описаниям она была той, что я считал погибшей. И тогда я понял, зачем в ту злосчатную ночь остался в живых. Я нашёл её, но в то же время она была недосягаема за высокими стенами Монастыря. Столько лет я ждал, что бы попросить у тебя прощения за всё.”
На улице снова раздался раскат грома. Девушка стояла неподвижно.
“Когда то я дал твоему отцу обеюяние, которого не сдержал. Теперь же я исправлю свою ошибку. Там, на камине, лежит то, что поправу пренадлежит тебе одной, Нефель. Надеюсь, что когданибудь ты сумеешь, если не простить, то понять меня.”

Он замолчал и продолжил так же неподвижно сидеть. Нефель подошла беззвучно, как кошка, сзади. Одно резкое движение, отблеск лезвия кинжала отразил следующую вспышку молнии. Безликий выпустил последний, теперь уже булькающий, выдох и присоединился к тишине старого дома.

Глава 5

Начал моросить холодный дождь. Все прохожие Среднего города затягивали повыше шарфы и спешили, кто под зонтом, а кто без, по домам. В Часовом районе, по пустынной ясеневой улице, с небольшей деревянной лестницей через плечё шел фонарщик. Он нёс свет в беззвёздную ночьную жизнь города. Мужчина остановился, потянул воротник своего старого серого плащя и разложил лестницу под одним из незаженых фонарей. За ним змеёй извивалась освещённая улица, а впереди дома тонули в почти полной темноте, лишь неяркий свет свечей и маляных ламп падал квадратами на улицу. Он выдохнул в ладони, обтянутые вязанными безпалыми перчатками, растёр их и обернувшись назад, крикнул сиплым голосом:
“Мальчишка, ты что, уснул там, что ли? Ну ка давай живее.”
За ним, в десятке шагов на краю дороги стоял мальчик лет семи. Он опернулся на крик отца:
“Сейчас!”
Он стоял у края дороги, под фонарём, там, где пробегала сточная канава. В неярком свете фоняря он стараясь двигаться быстро, развязал шнурок, что поддерживал штаны, что были ему велики на несколько размеров, на его худенлкой талии. Не то что бы он боялся стоять тут один, но вся таки лучше поторопиться. Пока он стоял там и слушал как тонкая струйка бьёт о почти что черную воду, на ум ему приходили все те истории, что старший брат рассказывал ему. Теперь то он работает на лодке, а не стоит один на ночной улице. Мальчишка обернулся по сторонам, с тёмной стороны улицы стоял отец, опёршись на лестницу он курил папироску, дым струился ввсерх от его силуэта. С другой стороны, там где уже были зажжены фонари, не было никого. Но тем улица казалась ему страшнее. Он знал, что на Ясеневой улице, в той сточной канаве, жидкость которой он в тот самый момент пополнял, живёт Черный человек. Именно в такие безлюдные вечера, он выслеживает из своего убежищя под черной мутью пробегавшей в конаве одиноких детей и утаскивает их под воду, к себе в логово, где снимает с них кожу. Почему снимает кожу, брат ему не сказал. И вот теперь, стоя там, он размышлял, стараясь быстрее закончить процесс, зачем же ему всё таки сдалась кожа.
“Ревон!” фонарщик докурил дешевую папироску скрученную из водорослей Нижнего города и снова позвал сына. Затем он сплюнул на камни под ногами и пробормотал себе под нос: “Всё время копашиться. Опять не успеть до полуночи. Говорил я Марте...” Он продолжил бубнить себе под нос и согревать руки, вжимая шею в плечи.

Мальчишка закончил, довольный что встречи с Черным человеком удалось избежать. Он как раз завязывал шнурок на штанах замёрзшими пальцами, когда, всё так же не отрывая глаз от непослушной веревки, он повернулся что бы поднять железную бутыль с фонарным маслом. Но он не заметил, как с зади к нему кто то подошел. Мальчик взял будтыль и тут же прямо лбом врезался. Он упал назад на заднюю точку и изпользовал всё силу ровновесия, что бы удержать бутыль ровно и не разлить масла. Он помнил, как в прошлый раз ему влетело, за то что он пролил немного. Ещё целую неделю он не мог спокойно сидеть. Удостоверившись, что с малсом всё в порядке, он всё так же сидя на холодном камне, посмотрел вверх на то, во что он врезался. Извинениё сыпались из него со скоростью ветра. “Извините, сер! Я не видел, правда! Не говорите отцу, прошу...” И тут он оборвался и его слова застыли у него в горле. Человек, что возвышалься над ним, был одет в длинное пальто, высокий воротник которого закрывал нижнюю часть его лица. На голове у него был высокий черный цилиндр, а на носу сидели круглые очки с чермыми стёклами. Так как фонарь был сразу над ними, то мальчишка смог разглядеть его очертания не очень отчетливо. Свет обрисовывал вокруг странного мужчины яркий контур, делая всего его почти чёрным на своём фоне. В одной руке он держал трость а другуюон протянл мальчишке, нагнувшись. Но тут его очки сьехали с переносицы почти на самуй кончик носа и мальчик замер в ужасе. Вместо глаз, у того человека были тёмные впадины. Черный человек! Он пришел за ним. Мальчик начал уператься ногами и ползти назад. Чудовище что-то прохрипело. Но мальчик уже был на своих двих и мчался со слезами на глазах в сторону отца, оставив за собой лужу масла, что вытекала из опрокинутой бутыли.

Глава 4

На Ясеневой улице темнело как и во всех остальных местах Среднего города за исключением того, что в Торговом и Часовом районах всегда было светлее и люднее. В самом начале длинной улицы стоял старый как сами Города трактир. В квадратах окон двухэтажного здания на обоих этажах горел свет и с улицы были слышны весёлые, пьяные возгласы завсегдатаев Одноногого петуха. Трактир так называли из-за петуха нарисованого на вывеске над дверью, что стоял в профиль и казалось вместо двух ног имел только одну. Но местные его давно прозвали Одноглазый петух из-за старого трактирщика. За деревянной дверью он стоял за стойкой. Высокий крепкий мужчина переваливший за шестой десяток, но ещё показывавший всем свои могучие шахтёрские руки и плечи. Он был из Нижнего города и всю молодость протрудился в угольных шахтах где и потерял глаз, оставись по счастливой случайности живым. Говорили, его чуть не похоронило заживо, что он просидел без еды и воды в полной темноте под завалом пока через четыре дня его не откопали другие шахтёры. Когда его выкопали, то он потребовал пива вместо воды. Теперь же он сам разливает своё пиво в своём трактире. Он купил Одноногого петуха у его бывшего хозяина на все свои сбережения и с тех пор его дело задалось. Теперь здесь завсегдатаями были шахтёры.
Одноглазый Эрн стоял за стойкой и вытерал не блещущей чистотой тряпкой пивные стаканы. За его могучей спиной стояли бочки наполненные пивом. В трактире царило веселье. Почти все столы были забиты посетителями. За одним из круглых деревянных столов был самый разгар карточний игры. За ним сидело семеро человек, еле умящяясь. Их голоса и хохот заполняли трактир как и дым от дешевых сигар из Нижнего города. Один из них хлопнул по столу своей здоровенной ручищей и выкрикнул: “А вот так! Ну ка, сьешь!”
Он убрал руку с карт что лежали лицами вверх с довольной улыбкой на своём кавдратном лице и под недовольные вздохи  и возгласы своих товарищей начал сгребать монеты. Затем он повернулся к одноглазому трактирщику и прогремел: “Всем за мой счёт!” Зачем последовали довольные возгласы и одобрительный стук тяжелых кружек о деревянные столы.
“Смотри пропьёшь всё до завтра, а дома то жена сьесть со всеми потрохами.” Пухлая рыжеволосая девушка с улыбкой, по сторонам которой красовались две очароватльные ямочки, произнесла поднося круглий поднос наполненый кружками с пивом. Как только она расставила кружки, сдоровенный шахтёр, что решил оплатить пиво всему трактиру, сватил её своими ручищами и усадил себе на колени.
“А мне бы такую жену как ты. Пойдёш за меня?”
Девушка прижала поднос к пышной груди, что холмиками дразнила звгляд поверх выреза платься.
“Ага, хотел бы ты.” Ответила девушка смесь отталкивая его загребуюие руки. “Пока не по твоему корману.”
Эрн, держа в зубах незажженую сигару, позвал девушку. “Мильда, хватит языком часать, поди сюда. Пиво без ног, само к столу не дойдёт.”
“Да иду я, иду.”
Девушка раскачивая своими бёдрами под длинной шерстяной юбкой подошла к стойке, на которой уже стояли на готове несколько пенящихся кружек. Она водрузила их на поднос, украдкой повернулась в сторону щедрого, везучего шахтёра, подмигнула ему и принялась дальше разносить стаканы по шумным столам. Эрн проследил за девушкой, причмокнул всё так же не выпуская сигару из зубов и пробурчал сам себе: “Вертихвостка.”
Девушка вернулась опять с пустым подносом, облакотилась на него подбородком и тихим голосом проговорила, обращаясь к Эрну: “Странный он, этот.”
Она чуть мотнула головой назад, в сторону самого тёмного уголка и так не очень то и освещенного трактира.
“А тебе за то что бы ты в людях разбиралась платят?”
“Да нет же, говорю, что точно странный.” Девушка сьежилась. “У меня от него прямо мурашки по коже. Брр.”
“Ну так и что.” Проголосил своим низким голосом трактирщик. “Сиди себе и пьёт спокойно. В драку не лезет. По мне так самый дорогой клиент.”
“Так то то и оно, сидеть то сидит,” девушка заговорщически приблизилась к бородатому мужику. “А вот кружка как была, так и стоит полная. Только пена осела. Я ему вторую принесла. Так куда ж ему вторую, первую и ту не тронул.”
“А тебе какое дело. Может у него какая надобность. А может не испытывает жажды.”
“А ещё он какой то страшный. Ни шляпу не снял, не плащь. Словно печьне топленная. Да и этот шарф с очками.”
“Ну тебе все кроме Герома страшные. Ты лучше не по сторонам глазей, а поднос носи.”
“Да нет же.” Она засмущалась. “Он на меня даже не посмотрел. Ну в смысли...” Девушка поправила свои пышные груди, что провоцируеще сидели в широком декольте.
“Ну так может его женщины и не интересуют. Нашла чего переживать. Тоже мне.”
Эрн сплюнул на пол и покачнул головой в то место где сидел странный клиент. Столик в углу, под самым окном, был пустым. На нём всё ещё стояли две кружки.
“Твой поклонник уходит.”
Девушка оглянулась и увидела как мужчины уже и след простыл. Она подошла ко столу на котором всё так же стояли две кружки, одна полная до верху, а другая выдохлась. Рядом с кружками лежало несколько копеек разной величены, скомканный клочок бумаги и пуговица. Казалось незнакомец оставил на столе всё содержимое корманов.
“Вот умора.” проговорила она про себя, и начала ставить кружки на поднос. Через квадраты окна была видна улица. Фонарьщик уже начал свою работу и взгляд девушки зацепился за одинокого прохожего. Он шел по середине мостовой сильно прихрамывая на правую ногу. Она заметила, как он перед собой что-то держал в руке. Это была трость.
“Ну что теперь?” Послышался голос Эрна. Девушка ещё несколько секунд смотрела вслед странному молчаливому посетителю, пока тот не пропал в глубокой темноте ещё не освященной Ясеневой улицы.